1 часть доклада.
Хотите посмотреть вторую, жмите
сюда
Оглавление
Александр I – император и человек
Александр I, император
всероссийский, старший сын императора Павла Петровича и Марии Федоровны, родился
12 декабря 1777 года.
Радостно встречена была народом
весть о рождении первенца у наследника престола: прямое престолонаследие,
казалось, обеспечивалось надолго, и тревожившие Россию смуты должны были
прекратиться. Имя свое Александр I получил в честь св. Александра Невского,
патрона Петербурга.
Восприемниками при крещении
его были император Иосиф II и король прусский Фридрих II: Россия, Австрия и
Пруссия соединились у колыбели творца Священного союза. Поэты того времени - Майков, Петров, Державин - приветствовали
торжественными одами рождение будущего повелителя России.
Более всех обрадована была
рождением Александра I Екатерина
II, всю силу материнского чувства отдавшая любимому внуку-первенцу.
Рождение Александра I не внесло, однако, мира в царскую семью, а, напротив, увеличило
рознь между матерью, с одной стороны, сыном и невесткою - с другой. Екатерина
решилась сама воспитывать внука.
Через полтора года (в апреле
1779) родился у Павла Петровича и Марии Федоровны второй сын - Константин, - постоянный
товарищ Александр I, с которым вместе он рос и воспитывался.
В дело воспитания внуков
Екатерина вложила много ума, сердца и любви: она дала русскому обществу
наглядный курс педагогики и школьной гигиены, написала для внуков
"Бабушкину азбуку", немало рассказов-басен (о Февее, Хлоре),
"Записки, касающиеся русской истории". Позже она привлекла к этому
делу лучшие научные и педагогические силы тогдашней России: академика Палласа - по естественной
истории, Эпинуса - по математике; труды их составили два томика ручной
библиотеки, так называемой Александро-Константиновской.
Екатерина сильно увлекалась
и несомненно спешила с образованием внука, так как ей не терпелось видеть его
взрослым и развитым. Почти с самого начала ребенок получал умственную пищу не
по летам своим; одаренный очень тонкой душевной организацией, ребенок улавливал
незримыми путями желания бабки и прилагал все старания казаться таким, каким
хотела видеть его императрица.
Физическое его развитие шло
очень хорошо: его англичанка-няня (Гесслер) привила ему много хороших, здоровых
английских привычек, закалила его тело и незаметно выучила его английскому
языку. Ему не исполнилось еще шести лет, когда Екатерина передала его и его
брата в мужские руки (Н.И.
Салтыков, А.Я. Протасов, Лагарп и другие).
Поставленный судьбою между отцом и бабкою, любимый донельзя последнею,
но никогда к ней не чувствовавший особого расположения, несколько отталкиваемый
суровым отцом, который с своего 30-летия (т.е. около 1784 года) стал
чрезвычайно раздражителен и мрачен, Александр I в Лагарпе, приставленном к нему
с 1786 года, нашел не только любящего воспитателя-учителя, но и верного друга.
Главная заслуга Лагарпа в том, что он привязал к себе воспитанника и сумел
наполнить до известной степени его жизнь до женитьбы; из мягкой природы
Александр I Лагарп вылепил тот нравственный образ, который ему хотелось, и
Александр I долго, почти до 35 лет, оставался таким, каким сделал его Лагарп.
Как представитель
либерального, пожалуй, даже республиканского направления, Лагарп внедрил в
Александр I начала правды и справедливости и глубокое уважение к человеческому
достоинству. Едва ли было бы справедливо полагать, что попытки сделать из
Александр I Марка Аврелия были излишни в той обстановке, в которой вращался
Александр I: в ней немало нашлось бы людей, которые постарались бы сделать из
него Тиверия или Чингисхана.
При дворе стареющейся Екатерины времени Зубовых, при дворе Павла, не
выносившего противоречий, преследовавшего всех решавшихся "умничать",
честная, несколько идеальная личность Лагарпа и его либеральные теории были
хорошим противоядием. Часто говорят, что идеи, внушенные Лагарпом, были не
национальными; но другие лица (сама Екатерина, Салтыков, Протасов, Муравьев, Самборский и пр.) могли бы
пробудить и развить национальные чувства в Александра I. Если Лагарп в
отношении Александр I оказался сильнее всех перечисленных лиц, вместе взятых,
то в этом виноват не Лагарп.
Александр I притом совсем не
был таким космополитом, каким его иногда представляют. Он воспитан был так, как
и другие люди его поколения, принадлежавшие к верхам русского общества и к
богатому дворянству; на французской литературе, науке, искусстве можно было
воспитывать; на русской, которая тогда только зарождалась - едва ли. Люди,
окружавшие Александр I, все владели французским языком лучше, чем своим родным;
в переписке, даже официальной, они нередко прибегали к французскому языку; на
Бородинском поле они говорили между собою по-французски. Но они не были от
этого меньше патриотами; напротив, их патриотизм приобретал благородный
оттенок, ибо не имел источником своим простого незнакомства с иными культурами.
Наконец, космополитизм и либерализм Александр I были вовсе не глубоки: сам
Лагарп был лишь в теории либерал и республиканец и вполне мирился с нашей
действительностью. Знакомство Александр I с означенными идеями было для него
преждевременно; он усвоил эти идеи, но не переработал их; они скорее были
восприняты как заветы дорогого, любимого учителя; к тому же Александр I получал
их в несколько подслащенном, риторическом стиле.
При русском дворе скоро
появились французы-эмигранты, Елизавета Алексеевна имела от матери сведения о
французах, заставивших семью маркграфа оставить на время Карлсруэ; для
Елизаветы французы - негодяи (vilains), наоборот, об эмигрантах она говорит
много и всегда с участием. Она вовсе не была "реакционеркой", но
страх за семью внушал ей ненависть к Франции. Можно думать, что и Александр I
не одобрял ход дел в обновленной Франции. Лично он переживал тяжелый кризис:
Екатерина не скрывала своего намерения оставить ему престол помимо отца его.
Лагарп, отказавшийся повлиять в этом смысле на Александр I, должен был оставить
Россию (январь 1795). Отъезжая, Лагарп оставил своему ученику небольшое и вовсе
неглубокое наставление; данные им советы интересны только тем, что вскрывают
недостатки Александр I и сходятся с замечаниями о нем А.Я. Протасова: рано
вставать, скоро одеваться, быть умеренным в пище и питье, хорошо обращаться с
людьми, не позволяя, однако, им фамильярности, неизменно хранить дружбу и
любовь с женою и братом, не сообщать своих горестей и неудач многим, вообще не
пускать к себе в кабинет больше 2 - 3 человек, работать самому над собою,
развивать свои познания.
Трудный для него вопрос о
престолонаследии Александр I не отважился разрешить прямо: он дал Екатерине
согласие принять престол (24 сентября 1796), но в то же время дал присягу отцу,
что признает его законным императором. В душе он был на стороне отца и намеревался
даже скрыться в Америке, если бы его заставили принять престол. Во всем этом
виден главный недостаток Александр I ко времени смерти Екатерины - отсутствие
воли; как все слабовольные люди, он скрывал свои истинные мысли и чувства,
притворялся, старался казаться другим, чем был на самом деле; сначала он боялся
обнаружить себя перед тем, кто сильнее его, а потом начал вообще рисоваться
перед окружающими. Его истинные убеждения часто приходилось отгадывать. При
дворе императрицы он - беззаботный, веселый кавалер в духе маркизов XVIII
столетия, скромно, временами даже льстиво беседующий в Эрмитаже с Екатериной, с
Потемкиным, даже с Зубовым; он играет в
карты, слушает оперы, концерты, иногда играет сам, переводит Шеридана.
Смерть Екатерины круто
изменила положение вещей. Елизавета Алексеевна очень скоро схватила характерные
черты нового режима и острее мужа почувствовала весь ужас создавшегося положения:
она увидела себя под присмотром, веселые вечера эрмитажа сменились скучными
семейными прогулками и томительными вечерами во дворце. Уже в письме от 7
августа 1797 года она выражает надежду на то, что произойдет что-нибудь
особенное, и уверенность, что для успеха не хватает только решительного лица; в
письме этом Павел прямо назван "тираном". Приблизительно около этого
же времени написано известное письмо Александр I Лагарпу (27 сентября 1797), из
которого ясно, что наблюдения его над жизнью государственной привели его к тем
же выводам, которые сделала его супруга по фактам частной, семейной жизни.
"Мое отечество - пишет Александр I - находится в положении, не поддающемся
описанию... Вместо добровольного изгнания себя я сделаю несравненно лучше,
посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в
будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев".
Он хочет произвести в России
революцию с помощью власти, которая перестанет существовать, как только
конституция будет закончена, и страна выберет своих представителей. В
царствование Павла Александр I занимал очень много должностей, но большей
частью номинально; он характеризует свое положение как выполнение обязанностей
унтер-офицера.
Уже в 1799 году
предполагалось устроить регентство, передав верховную власть Александр I; ему
же, по-видимому, предполагалось поручить осуществление этого проекта. Неудача
этого проекта привела к составлению другого, и во главе движения стал граф Пален. Александр I опять
дал свое согласие; кроме мотивов государственных и общественных, его теперь
побуждали к этому и мотивы личные: в последние годы Павел безусловно враждебно
относился к Марии Федоровне и обоим старшим сыновьям своим. Появление в Петербурге
13-летнего племянника Марии Федоровны, Евгения Вюртембергского, любовь, которую
проявлял к нему Павел, породили слух о намерении Павла объявить его своим
наследником. Недоверие к старшим детям сказалось в том, что незадолго до
катастрофы Александр I и Константин были вторично приведены к присяге.
Исполнение давно задуманного плана привело к катастрофе 11 марта 1801 года. Это
событие омрачило все царствование Александр I; от душевной раны, нанесенной ему
в эту ночь, он не мог оправиться до конца жизни. Он чувствовал себя виновным в
том, что уклонился от активной роли, предоставил другим выполнение плана,
вследствие чего государственное дело обратилось в ночное предприятие; он не мог
не сознавать, что более решительное и активное его поведение спасло бы отца.
Большой отрадой в последние
годы жизни Павла была для Александр I дружба с "просвещенными людьми"
- Новосильцевым ,
графом Строгановым, князем Чарторыйским, несколько позже с В.П. Кочубеем. Александр I
в письме Лагарпу ничего не говорит об отношениях своих к Аракчееву, а отношения
к нему крепли, как крепли и конституционные чувства Александра I. Боясь
ответственности пред отцом за неисправное состояние воинских частей, коими он
командовал, Александр I все больше привязывался к Аракчееву, который был
руководителем его в делах этого рода и исполнял за него черную работу,
подтягивая вверенные Александр I части.
После катастрофы Аракчеев,
непричастный к перевороту, Аракчеев, в верности которого покойному императору
сомнений быть не могло, стал еще ближе душе Александр I; восторг других и
шумная радость народа оскорбляли сыновние чувства Александра I. Он искал опоры
вокруг себя и не находил. Ближе всех к нему была Елизавета Алексеевна; в
тяжелые дни она была его верным и преданным другом, но по самому характеру
своему она сторонилась от дел и никогда не пользовалась влиянием. Отношения к
матери образовались у Александр I сложные и тягостные.
Во главе правительства
стояли лица, самое присутствие которых было неприятно для Александр I; из них
граф Пален смотрел на молодого государя как на лицо, нуждающееся в опеке.
Александр I, однако, не потерялся: целым рядом гуманных мер он залечил раны
прошлого, удалил из Петербурга лиц, причастных к катастрофе, предоставил матери
определенный круг дел, окружил ее сыновним почтением. Казалось, для России
наступает золотой век.
Идя навстречу обществу, он решился произвести коренную реформу. России начала XIX века недоставало очень многого, но главная причина ее внутренних бед и неурядиц заключалась в отсутствии законности тогдашней русской жизни. Оно сказывалось наверху - в произволе управления, внизу - в крепостном праве. Законности не было и не могло быть.
После смерти Петра Великого в основе
верховной власти часто лежало прямое нарушение законного порядка (вступление на
престол Екатерины I, Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны,
Екатерины II). Верховная власть в России XVIII века стала утрачивать
общенародный характер, обращаясь в сословную монархию. Устранить произвол
управления и упразднить крепостное право - это значило бы вернуть верховной
власти прежнее, истинное ее положение. Внимание Александр I, как и всего
мыслящего общества, обращается на эти два вопроса. Так как общественное мнение
было тогда почти исключительно дворянским, то вопросу об управлении уделено
было больше внимания. Одни возлагали надежды на преобразование Сената,
предлагали сделать из него "политический" орган; другие шли дальше,
проектируя и реформу Сената, и собрание депутатов (проект Безбородко); третьи
мечтали об усилении в России аристократии, как орудия для ограничения
самодержавия; четвертые толковали о разных действовавших тогда конституциях.
Немало было и таких, которые
стояли за сохранение самодержавной формы правления во всей ее чистоте,
предлагая ограничиться лишь административными реформами. Различные мнения эти
вполне ясно сказались по поводу указа 5 июня 1801 года. Полагая законность как
исходную точку и конечную цель преобразований, Александр I считал себя ниже
законов: "быть выше их, если бы я мог, конечно бы не захотел, ибо я не
признаю на земле справедливой власти, которая бы не от закона истекала".
Поэтому после неудачного образования Непременного (позже Государственного)
Совета, поспешно произведенного 30 марта 1801 года, Александр I хотел поскорее
восстановить Сенат во всех его правах и обязанностях, рассчитывая сделать его
надежным стражем закона. Указ 5 июня 1801 года, признававший, что
"умаление прав Сената привело к ослаблению силы самого закона, всем
управлять долженствующего", произвел чрезвычайно сильное впечатление в
обществе: правительство заговорило о законности, общество - о политической
реформе. В докладе Сената, составленном Завадовским, была
нарисована яркая картина "Сената порабощенного", в котором
"молчать тяжело, говорить бедственно было". Сверх того, государю
подано было немало отдельных записок и мнений о том, чем должен быть Сенат. Еще
при Павле Александр I с тремя друзьями своими составлял проекты конституции;
теперь в этом же почти составе он решил изучить положение своего государства и
обсудить замышляемые преобразования. Около государя образовался тесный кружок
лиц (В.П. Кочубей, П.Александр I Строганов, Н.Н. Новосильцев, Александр
IАлександр I Чарторыйский).
Лица, его составлявшие,
принадлежали к высшему обществу, были выразителями аристократических тенденций;
это были люди европейски образованные, воспитанные на просветительной
литературе XVIII века, в высшей степени честные, не домогавшиеся для себя лично
никаких реальных выгод, одушевленные желанием работать на пользу родины и,
главное, независимые, готовые помогать императору только при соблюдении им известных
условий. Отрицательными качествами этих четырех советников Александр I были
неполное знакомство с бытом и прошлым России, недостаток деловитости, неумение
разобраться в подробностях. Сотрудничество их было непродолжительно (1801 -
1806), и вина в этом лежит не на Александр I Они смотрели на государя немного
свысока, находили его неопытным, мягким и ленивым; им казалось, что, вследствие
мягкости характера Александр I, его нужно поработить, не теряя времени, чтобы
другие не предупредили их. План их состоял в полной реорганизации управления,
реформе социальной и - как завершение всего - даровании России конституции, т.
е. законного признания прав народа и гарантий нового политического строя. В
план введены были также вопросы внешней политики: князь Чарторыйский соглашался
работать только под условием восстановления Польши, и мысль эта разделялась его
друзьями. Молодые друзья Александр I не обольщали несколько нетерпеливого
государя мыслью о скором достижении заветной цели; напротив, они постоянно подчеркивали,
что дарование обновленного строя возможно лишь после изучения положения России
и, главное, после преобразований административных и общественных. Условием,
далее, они ставили тайну работ, дабы общество и народ не волновались; несколько
наивно они уверяли государя, что с совершившимся крупным преобразованием, как с
совершившимся фактом, волей-неволей примирятся все.
Последнее, но главное,
условие было то, чтобы реформа была дарована государем как акт его вполне
свободной воли. Друзья Александр I знали, что им придется считаться с Лагарпом;
со своей стороны, они усиленно выдвигали Александра I. Воронцова, к которому
Александр I чувствовал антипатию, и Мордвинова. Члены кружка
во многих случаях проявляли желание руководить Александр I: так, они настойчиво
требовали отставки адмирала Кушелева, выражали свое удивление по поводу
назначения казанским губернатором некоего Аплечеева, рассуждали о том, сколько
времени Александр I пробыть в Москве по случаю коронации, старались взять под
свое наблюдение сношения Александр I с прусским королем, отговаривая его от
мемельского свидания и советуя вообще быть осторожным в переписке с
Фридрихом-Вильгельмом. Когда отношение Александр I ко всем этим попыткам расширить
власть кружка изменилось, недавние друзья его стали отзываться о нем совсем
иначе: "Александр - это совокупность слабости, неверности,
несправедливости, страха и неразумия (non-sens)". А между тем Александр I,
если хотел восстановить общенародный характер государственной власти, едва ли
имел право настолько подчиняться кружку своих друзей; едва ли и вообще он имел
право принять всецело их программу и способы, ими предложенные к ее
осуществлению. Едва ли и сами друзья Александр I правильно ставили задачи
неофициального комитета; они, конечно, оказывались верными последователями
рациональной философии, довольно-таки пренебрежительно относившейся к народу;
они считали нужным предпослать переустройство страны политическим реформам,
тогда как Александр I хотел при вступлении на престол непременно дать
конституцию; откладывая ее, они тем самым делали менее возможным ее
осуществление, пропускали психологический момент. Принимая на себя задачу
полного переустройства России, они бесспорно брали задачу выше своих сил. Они
разбрасывались и обсуждали в неофициальном комитете все: и внешнюю политику, и
реформу Совета и Сенат, и введение министерств и комитета министров, и о
крепостном праве, и о дворянстве, и о системе народного просвещения (с 24 июня
1801 года по 9 ноября 1803 года).
В отношения международные
Александр I хотел внести те же одушевлявшие его чувства законности, любви и
мира; он верил в высокую роль, принадлежащую ему и его стране. Он не
намеревался расширять владений России; его мечтой было стать во главе
человечества, для его блага. Первый консул и Франция были серьезнейшим
препятствием к осуществлению его мечтаний.
С первых же дней Александр I
выступает как противник Наполеона, конечно, очень осторожный. В наследство от
отца ему достались очень запутанные отношения: союз с Францией, война с
Англией, разрыв с Австрией и почти готовый разрыв с Пруссией. Положение это
было настолько странно и ненормально, что даже недавние враги наши не смотрели
на него серьезно. Александр I сразу провозгласил начала невмешательства России:
Россия не имеет надобности в союзах, ей не следует связывать себя никакими
договорами; "лично для себя, - говорил Александр I, - мне ничего не нужно,
желаю только способствовать спокойствию Европы". В то же время он решался
"наложить узду на властолюбие Франции". С первым посланцем Бонапарта,
Дюроком, Александр I завел речь о королях неаполитанском и сардинском. Он не
скрывал от своих сотрудников, что лишь обстоятельства заставляют его
поддерживать пока с консулом мирные отношения.
Даже в частной жизни своей
Александр I являлся противником французского правителя; по мере того, как
Бонапарт окружал себя все большей помпой и роскошью, реставрируя двор прежнего
режима, Александр I щеголял простотой быта и обстановки настолько, что вызывал
не совсем одобрительное удивление своих подданных. Внешняя политика Александр I
противополагается обыкновенно реальной и выгодной для России политике его
бабки. Его часто порицают за его первые две войны против Франции, но едва ли это
справедливо: русскому правительству было слишком трудно оставаться равнодушным
зрителем того, что тогда происходило в Европе. Александр I, не дожидаясь
нападения Наполеона, сам выступил против него сначала с Австрией, потом с
Пруссией: в обеих этих войнах Александр I действовал сообразно с реальными
выгодами России, подготовляя ее триумф.
Совершенно правильно он
связывал войны с Наполеоном с польским вопросом, и мнение о том, что мысль о
такой связи внушена была ему князем Чарторыйским, едва ли справедливо.
Восстановление самостоятельности Польши было возможно: последствия -
Тильзитский мир - доказали, что Александр I предвидел эту возможность и желал
предупредить восстановление Польши врагом России. По своему положению Польша
могла быть и авангардом России в ее борьбе с западными соседями и наоборот.
Александр I нужна была Польша не для увеличения территории России, а для того,
чтобы отнять у врага России возможность иметь союзника почти, что в самой
России, т. е. в западной Руси и Литве, где так силен был польский элемент.
К XIX веку процесс собирания
русской народности (кроме Галиции) кончился; соединясь с Польшей, Россия
выступала уже как старшая и главная во семье славянских народов. В XVII веке
это не было сделано не потому, что этого не хотели, а потому, что не могли.
Выгоды России были хорошо согласованы с принципиальной стороной действий
Александра I. Достичь цели можно было различными путями. Когда Александр I, к
удивлению и негодованию многих, настоял на назначении князя Александр I
Чарторыйского министром иностранных дел, он дал понять, что кладет разрешение
польского вопроса в основу всей внешней политики.
Свидание Александр I с
Фридрихом-Вильгельмом III укрепило связь между обоими дворами. При таких
отношениях России к Пруссии произошел разрыв с Францией, поводом к которому
послужила казнь герцога Энгиенского (1804), родственника Александр I,
захваченного на Баденской территории. Уверяя, что цель войны - независимость
государств Европы, что русский государь, обладая громадной империей, ничего не
желает, кроме пользы своих союзников, и начинает войну не против французского
народа, Александр I вступил в бой, дабы исполнить, как он ее понимал,
обязанность могущественного государя (grand souverain) и, вместе с тем,
разрешить польский вопрос.
Война началась, но Пруссия
не присоединялась к коалиции. Александр I поехал в Пулавы, дабы подготовить
польское общественное мнение к провозглашению его королем польским, а кн. П.
Долгорукова послал договориться с королем прусским о конвенции относительно
прохода русских войск через прусскую территорию. Когда Александр I узнал об
этом, он из Пулав проехал не в Варшаву, как раньше предполагалось, а в Берлин;
здесь он добился условного присоединения Пруссии к коалиции, за что ей обещан
был Ганновер; тогда же в Потсдаме, у гробницы Фридриха Великого, Александр I
поклялся в вечной дружбе королю Прусскому и его дому. Затем Александр I
поспешил к своей армии. Имеется много свидетельств, что он и окружавшие его не
сомневались в победе. Накануне битвы князь Долгоруков говорил с Наполеоном от
имени Александр I так, как будто русские силы стояли на высотах Монмартра.
Александр I сам горел нетерпением сразиться с Наполеоном.
Поражение русских и
австрийских войск под Аустерлицем (20 ноября 1805) было полное, коалиция была
расстроена, Австрия поспешила заключить мир с Францией. После Аустерлица
Александр I не отказался от основных своих убеждений, но, получив боевое
крещение, стал самостоятельнее, строже, подозрительнее. Самолюбие его не могло
не страдать: в столь осуждаемые им эпохи Екатерины и Павла русские войска
одерживали только победы - а при нем, в присутствии его, царя (чего не было со
времени Петра Великого), войска были решительно разбиты. Он искал в душе
оправдания и нашел его - в окружающих. Широко распространилась легенда о
коварном образе действия австрийцев; даже Елизавета Алексеевна, почерпавшая
свои сведения из первоисточника, в письмах к матери уверяет последнюю, что
причина неудачи австрийцы, не находит слов для их порицания (lache, traitre,
bete), уверяет даже, что австрийцы не только заставили голодать русскую армию,
но и обратили оружие свое против русских! В том же духе говорил в Берлине князь
Долгоруков.
Кроме Австрии, в глазах
Александр I виноваты были и русские генералы, особенно Кутузов, и члены
неофициального комитета: они ввели государя в заблуждение относительно сил
Наполеона. Кружок неофициального комитета распался. Внимание Александр I
всецело сосредоточилось на внешней политике. Внешнюю политику он взял
непосредственно в свои руки; при главных дворах Европы стали время от времени
являться особые посланцы его с важными, секретными поручениями; министр
иностранных дел не всегда был вполне осведомлен об истинных намерениях
Государя. Александр I решился продолжать войну с Наполеоном, на этот раз - в
союзе с Пруссией. Напрасно князь Чарторыйский энергично восставал против такого
образа действий, предсказывал гибель России от союза с Пруссией, указывал на
необходимость для России приобретения устьев Немана и Вислы, т.е. как раз то,
что впоследствии и Наполеон предложил Александру I.
Все эти советы не убедили
Александра I, и князю Чарторыйскому осталось только покинуть пост министра
иностранных дел. В следующем 1807 году оставил пост министра внутренних дел и
Кочубей, а Новосильцев вынужден был уехать от гнева государя в Вену. И
Александр I, и армия его, и общество русское были уверены, что Аустерлицкий бой
- досадное недоразумение, требующее мщения.
Неудачи привели Россию к
Тильзитскому миру: Александр I стал союзником Наполеона, принял от него
Белостокскую область из бывших владений Пруссии, обязался присоединиться к
континентальной системе; два новые союзника обязались действовать сообща;
Наполеон указал Александр I на необходимость для России достигнуть естественных
границ - реки Торнео на севере, Немана или даже Вислы на западе и Дуная или
Балкан на юге. Особенно тяжелое впечатление было произведено присоединением
Белостокской области, отнятой у государя, которому так недавно Александр I дал
клятву верности. Таким образом, Александр I становился в ряды обыкновенных
государей старого режима, прикрывавшихся иногда идеями, но на деле
захватывавшими добычу всюду, где только было можно.
Небольшой объем этого
приобретения подчеркивал символическое значение его: Александр I был привлечен
к расхищению Пруссии. Образование герцогства Варшавского, из которого должна
была вырасти Речь Посполитая, делало Тильзитский мир безусловно невыгодным для
русского правительства; Наполеон, и по сознанию самих французских историков,
вносил этим разрушение в собственное дело. Покойный историк Шильдер, приведя немало
свидетельств крайне скептического отношения Александр I к Наполеону даже в дни
Тильзита, склонялся, однако, к заключению, что Александр I искренно решился
следовать новой системе.
Тильзитский мир поэтому
кульминационный пункт в жизни Александр I, необыкновенный подъем его духовного
развития, остальное уже следствия, вытекавшие отсюда при ослабевавшем уже
настроении. Особенно рельефным становится его образ по сравнению, с одной
стороны, с Наполеоном, с другой - со всем русским обществом. Он постоянно
задает Наполеону вопросы, когда же и как оба императора будут действовать в
Турции? По мере того, как Наполеон все больше запутывался в Испании, Александр
I начал обращаться к нему с робкими сначала намеками о польских делах и в
пользу несчастного прусского короля. Русское общество не сочувствовало союзу с
Наполеоном; государя жалели, над ним смеялись, даже болтали, кем бы заменить
его.
Высшее общество не хотело "знать"
Савари и Коленкура и даже с этой, чисто внешней, стороны создавало много хлопот
государю. Объявление войны Англии, соблюдение континентальной системы пагубно
отражалось на России в экономическом отношении: сокращение вывоза хлеба и леса
особенно чувствительно было землевладельцам, прекращением морской торговли
тяготилось купечество, вздорожание привычных уже товаров (кофе, вино),
привозимых из Англии, упадок курса и общая дороговизна угнетали служащее сословие.
Государь и народ не понимали друг друга.
Не отказываясь от своих
принципов, Александр I счел нужным ввести строгое и крепкое управление. Военным
министром вместо Вязьмитинова был назначен граф Аракчеев, влияние которого
сразу стало заметно на всем управлении; вне сомнения, Александр I поставил
рядом с собою это "пугало престрашное" ввиду внутреннего брожения.
Иностранные дела, больше номинально, вверены были Н.П. Румянцеву, одному из
немногих сторонников союза с Францией; кн. Александр IБ. Куракин
занял место Кочубея. Волнение общества по поводу союза с Наполеоном достигло
апогея перед поездкой государя в Эрфурт. Князь Чарторыйский снова считал себя
вправе давать Александр I советы; более сильное впечатление должно было
произвести на Александр I письмо императрицы Марии Федоровны, заклинавшей сына
не ездить в Эрфурт, "не преклонять добровольно чела своего, украшенного
прекраснейшим из венцов, перед кумиром, проклятым настоящим и грядущим
поколениями".
В Эрфурте (1808) Россия
особою конвенцией обязалась содействовать видам Франции в Австрии, за что
Наполеон признавал присоединение Молдавии и Валахии к России; но уже тогда было
заметно, что союз почти разрушается. К числу последствий Тильзитского мира
принадлежало объявление Россией войны Швеции (1808) и война с Австрией (1809).
Война со Швецией кончилась присоединением к России по Фридрихсгамскому миру
шведской Финляндии. По Фридрихсгамскому договору король шведский отказался
навсегда от своих прав в Финляндии и признал, что она будет "состоять в
собственности и державном обладании Империи Российской"; попытка шведских
уполномоченных внести в договор определение прав и привилегий финнов была отклонена.
Таким образом
Фридрихсгамский договор обеспечил Россию от возможности внешнего вмешательства
в русско-финляндские отношения. Еще раньше, чем заключен был этот договор,
Александр I обещал населению Финляндии сохранение старинных его прав,
управления, религии; он лично открыл и закрыл созванный им сейм в Борго, на
котором подтвердил обещание сохранения финляндской конституции. Не подлежит
сомнению, что население Финляндии после этого определяло свои отношения к
России на основании акта в Борго, и Александр I во всю свою жизнь ни разу не
показал, что считает себя свободным от обязательств, данных в Борго.
Войны со Швецией Александр I
не хотел, она была начата по весьма настойчивым указаниям Наполеона. Александр
I уговаривал Густава IV Адольфа, женатого на сестре Елизаветы Алексеевны,
вчерашнего союзника России, примириться с Наполеоном, чтобы избежать неприятной
и крайне непопулярной войны; когда это не удалось, Александр I сделал все от
него зависевшее, чтобы не подражать Наполеону и не казаться таким же хищником,
хотя бы и поневоле. Поэтому он старался придать присоединению Финляндии
характер добровольного подчинения ему финнов. В глазах Александр I это было
вдвойне выгодно: добровольное присоединение позволяло России не опасаться
восстания вновь завоеванного края, столь близкого к столице, а самое
присоединение было важно уже потому, что тогдашняя Россия не насчитывала и 40
миллионов жителей, а между тем Александр I готовился к войне с Наполеоном.
Вновь вступив в 1809 году в
переписку с Чарторыйским о восстановлении Польши и соединении ее с Россией,
Александр I мог ссылаться теперь на наглядный пример того, что страны, вошедшие
в состав России, могут спокойно и счастливо развиваться. Александр I хотел,
чтобы в Финляндии действовала конституция; он не желал подчинять Финляндию
русскому управлению и лично вычеркнул ту статью проекта положения, которою
предполагалось обязать генерал-губернатора сноситься с министрами по делам
Великого Княжества.
Ни в учреждении
государственного совета 1810 года, ни в учреждении министерств нет и намека,
чтобы туда должны были или могли поступать финляндские дела; Александр I
приказал докладывать их лично ему, для чего впоследствии и была учреждена
должность статс-секретаря по финляндским делам и особая комиссия.
Вина Александра I не в том,
что он дал Финляндии, а в том, что он не дал того же России; этим он
существенно нарушил равновесие между отдельными частями государства; рядом
стали свободный народ, действовавший через своих законных представителей, и
народ не свободный, именем которого говорили и действовали очень многие без
всякого на то права.
В соединении со вновь
приобретенной Финляндией Старой Финляндии, т.е. завоеваний Петра Великого и
Елизаветы Петровны, Александр I и его окружающие видели не отторжение земель от
России, а скорее простое перечисление из одного генерал-губернаторства в
другое.
В политике Александр I
заметно отсутствие правильного представления о "народности",
свойственное почти всем воспитанным на философии XVIII века. За верхним слоем:
в Финляндии - шведами, в Прибалтийском крае - немцами, в Западной Руси -
поляками, Александр I не различал собственно народа: в Финляндии - финнов, в
Прибалтике - эстов и латышей, в западных губерниях русского населения, и потому
понимание им блага этих окраин было очень поверхностно. Войну с Австрией (в
1809 году) Александр I вел не серьезно, и Наполеон ясно видел, как мало он
может полагаться на Александра I.
Впрочем, по Шенбруннскому
миру Россия получила от Австрии Тарнопольскую область, но к герцогству
Варшавскому от Австрии же отошла территория, в два раза большая. Намереваясь
дать России либеральные установления, Александр I, в глуши своего кабинета, в
доверительных беседах со Сперанским, обдумывал план общей реформы, которая
должна была обновить Россию от дворца до последней хижины. Сперанский
"нашел в разуме и сердце государя веру в достоинство человеческой природы,
в высокое ее предназначение, в закон всеобщей любви, яко единый источник бытия,
порядка, счастья, всего изящного, высокого". Сперанским и был выработан
"План всеобщего образования России".
В настоящее время
представляется возможным установить полную преемственность плана Сперанского по
отношению к замыслам неофициального комитета; это позволяет считать Александр I
в гораздо большей степени автором плана, чем это представлялось раньше.
Сперанский только развивал, а иногда и просто повторял мысли Александра I.
Цель "Плана" та
же, что и прежде: ввести законность в русскую жизнь; средства те же -
реорганизация общества и управления, дарование гражданам гарантий и законченные
политические реформы. Оттого и в плане взаимные отношения державной власти и
новых политических установлений определены ясно.
Недостаток "Плана"
тот же, что и в проектах неофициального комитета: необыкновенные размеры
задуманного преобразования, предполагающего новую организацию сословий,
совершенное видоизменение крепостного сословия, новое административное
разделение России, полное переустройство гражданских и судебных установлений
Империи и, в заключение, политическую реформу. Представляя свой план в октябре
1809 года, Сперанский рассчитывал, что уже осенью 1811 года Россия вступит в
новое политическое бытие.
Из этого плана осуществлено
было очень немногое, да и то, что было осуществлено, оказалось в старой
обстановке совсем не таким, каким было бы в новой. Государственный совет,
преобразованный из непременного совета, должен был обсуждать законы до внесения
их в государственную думу; на деле государственный совет образовал учреждение,
в котором в последней инстанции рассматривались проекты законов и уставов.
Министерства, в точном
смысле этого слова, созданы в России не реформою 1802 года, а Сперанским.
Распределение дел по отдельным министерствам и, главное, внутренняя организация
министерств проведены были очень точно и ясно, так что эти учреждения могли с
лета 1811 года сразу правильно функционировать на новых началах. Проводя в
жизнь единоличное управление в административных органах, составитель плана имел
ввиду установление действительной ответственности министров пред
государственной думой; но так как последняя не была осуществлена, то в
результате получилось лишь, с одной стороны, улучшение правительственного
механизма, с другой - еще большее против 1802 года развитие министерского
самовластия. Составление свода законов подвигалось вперед медленно и
неправильно.
Финансы государственные,
расстроенные продолжительными войнами, предполагалось быстро поправить огромным
выпуском ассигнаций; вместо этого в 1812 году наступил кризис, и курс
ассигнаций упал с 50 копеек серебром до 25, а местами даже до 20 - 19 копеек
серебром. Отдельные мероприятия государя (указы 3 апреля и 6 августа 1809 года)
возбуждали в обществе сильное раздражение.
В начале 1812 года создалась
чрезвычайно напряженная атмосфера. Все чего-то ждали, чего-то опасались;
инстинктивный страх обуял как общество, так и народ. С 1811 года Александр I
стал говорить своей супруге после обычного посещения 11 марта гробницы отца в
Петропавловской крепости: "где-то в этот день мы будем в будущем
году".
Страх перед Наполеоном,
недовольство преобразованиями, молва о грядущих реформах, делали общество и
даже государственных людей слишком нервными. Неискренняя внешняя политика - а открытой
она не могла быть - государя, официальный язык того времени, далекий от
объективности, всегда все преувеличивавший, - все это создавало взаимное
недоверие и непонимание. До чего доходила всеобщая подозрительность, видно из
того, что близкие к Александр I люди указывали ему на двор великой княгини Екатерины Павловны как на
гнездо интриги; другие глубокомысленно рассуждали, отчего родившийся в 1811
году Петр Георгиевич, сын принца Георгия Ольденбургского и великой княгини
Екатерины Павловны, крещен по лютеранскому обряду, а не по православному, как
бы следовало по закону, незадолго перед тем изданному.
По окончании войны с
Австрией несогласия между противниками быстро росли; война казалась неизбежной
всем, сколько-нибудь посвященным в тайны тогдашних отношений. Все сводилось, в
сущности, к одному капитальному вопросу: кому из двух - Александр I или
Наполеону - должна принадлежать гегемония в Европе. В Париж, по мысли
Сперанского, отправился К.В.
Нессельроде, тогда молодой человек. Миссия его была очень щекотливая:
государь не вполне доверял способностям канцлера своего Румянцева и посла в
Париже, князя А.Б. Куракина; для непосредственных переговоров с Наполеоном был
послан Нессельроде.
В целом ряде писем (с марта
1810 года по сентябрь 1811 года) Нессельроде неизменно указывает на
неизбежность войны именно в 1812 году и настойчиво советует как можно скорее
помириться с Турцией, чтобы иметь свободные руки. Желание Наполеона вступить в
брак с сестрой Александр I, Анной
Павловной, было искусно отклонено. Он женился на Марии-Луизе, дочери
императора австрийского. В августе 1811 года Наполеон уже сделал русскому послу
в Париже сцену, которая с его стороны обычно служила признаком близкого
разрыва.
Обе стороны начали стягивать
свои войска к границе. Александр I придавал большое значение польской армии,
предполагая, что она-то и даст перевес той стороне, к которой присоединится; но
попытка его привлечь на свою сторону поляков разбилась о холодные ответы князя
Александр I Чарторыйского. Счастливее был Александр I в сношениях с Швецией и
Англией. Австрия и Пруссия присоединились к Наполеону; Александр I, впрочем,
рассчитывал, что войска обеих немецких держав будут лишь фиктивно действовать
против России. Наибольшим облегчением для Александр I было заключение мира с
Портой (16 мая 1812), по которому Бессарабия по р. Прут отходила к России.
12 июня французы перешли р.
Неман. Александр I дал знаменитый обет: "не положу оружия, доколе ни
единого неприятельского войска не останется в царстве моем". С самого
начала военных действий обнаружилась и полная непригодность выработанного (генералом
Пфулем) плана, и та
дезорганизация, которую присутствие государя с его квартирой вносили в армию.
По совету Аракчеева, Балашова
и Шишкова, Александр I
покинул армию и поехал через Смоленск в Москву. Настроение общества и народа
должно было сторицей вознаградить Александр I за испытанные им неудачи: он
увидел много доказательств патриотизма, большую готовность жертвовать собою и
своим имуществом.
Смоленское дворянство
предложило государю 20 тысяч рекрутов, московское - 80 тысяч человек и 3
миллиона рублей; купечество московское до 10 миллионов рублей, хотя
администрация всемерно старалась овладеть народным движением и удержать его в
разрешенных ею границах (Растопчин,
Балашов).
Были, наконец, рассуждавшие
вслух на тему, что Александру не справиться с таким гениальным вождем, как
Наполеон; были и такие, которые намеревались задать государю ряд вопросов о
численности и расположении наших войск. Большинство, однако, приветствовало
государя в надежде на скорую и решительную победу: после похода Карла XII
русские не допускали мысли, что враг осмелится приблизиться к Москве. Поэтому
там спокойно толковали о войне, собирали пожертвования, щипали корпию, острили,
проектировали полки амазонок. Непрерывное отступление армии быстро изменило
настроение: воинственность сменилась страхом, веселость и смех - молитвенным
настроением, возбуждение - унынием. Помещики боялись крепостных, которым
Наполеон сулил свободу.
Во главе управления России
стал, на время войны, комитет министров, по этому случаю получивший особую
организацию (20 марта 1812). Председателем комитета министров был назначен граф
Н.И. Салтыков, получивший от государя самые широкие полномочия; без
преувеличения можно сказать, что Салтыков с управляющими делами комитета
министров правил Россией с 1812 по 1813 годы. Задачи комитета были
необыкновенно широки: военное дело поглотило все его внимание; укомплектование
армии рекрутами, снабжение ее одеждой, обувью, провиантом, при крайнем
недостатке средств государственного казначейства, составляло трудную задачу.
Пострадавшие от неприятельского
нашествия губернии требовали самого внимательного попечения и опять-таки
денежной помощи; к неизбежному во время войны распространению болезней
присоединилась еще чума, проникшая в наши южные губернии; нелегко было
прокормить голодное население пострадавших губерний, а на руках еще была масса
военнопленных, которых надо было содержать под присмотром. Местами напуганное
неудачами население легко поддавалось слухам, например, о том, что поляки
образовали заговор в пользу французов и собираются перерезать русское население
в западных губерниях; там уверенно говорили о возвращении французов:
"древо, насажденное Наполеоном, скоро принесет плоды". Многие
ополчения взяты были дворянством на свое содержание сначала на три месяца;
прошел этот срок - ополчения не были распущены, и пришлось добровольное
пожертвование обратить в обязательный налог на 1813 год. Этот налог, как
экстренный сбор, был взыскан с 14 губерний, не поставивших ополченцев.
Осторожный и компетентный в данном случае судья, министр Гурьев, полагал, что
"по весьма умеренному исчислению, Россия ополчениями, наборами, воинскими
требованиями, нарядами и пожертвованиями дала государству свыше 200 миллионов
рублей.
В 1811 году доходы
государства равнялись 280 миллионам рублей, а в 1812 году они, по
предварительной смете, были определены в 303 миллиона; затем дополнительная
смета (возвышение налогов) дала 72 миллиона рублей, да пожертвованиями, по
вышеуказанному мнению Гурьева, народ дал государству около 200 миллионов
рублей, всего, стало быть, 575 миллионов рублей, вдвое больше против 1811 года.
Затем масса расходов не поддается исчислению: обязанность доставлять подводы
для подвоза провианта к армии тяжелым бременем лежала на населении. Крестьянам
приходилось нанимать подрядчиков; подрядчики везли, но лошади у них падали,
гонщики разбегались. Много заготовленного провианта было невозможно доставить,
и он сгнил без пользы. Были губернии, где в течение пяти лет население должно
было отдавать весь свой хлеб войску. Не удивительно поэтому, что 1812 год
считают эпохой, с которой началось разорение и обнищание России.
В деле сохранения порядка
победа была одержана не войсками, а самим народом. Наполеон ошибся: чем дальше
он углублялся в Россию, тем единодушнее становилась нация - именно нация,
которой в XVIII веке еще не было: в отношении ненависти к Наполеону и французам
царило полное согласие. Во дворце, где народное настроение представлялось в
несколько сентиментальном свете, были уверены, что старцы, потерявшие все,
говорят: найдем средства к жизни, все лучше постыдного мира; даже женщины
забывают об опасностях и боятся одного - мира!
В 1812 году произведено было
три набора: всего взято по 20 человек с 500 душ. Немало бежало и из армии,
образуя шайки мародеров; одно время думали даже о необходимости привести солдат
вторично к присяге; но это предположение было отклонено как оскорбительное для
большинства, которое служило верой и правдой. Брожение в армии, общий голос
народа и общества заставили Александра I назначить главнокомандующим М.И.
Кутузова.
Высшие чины и офицерство
армии не ограничились этим: они предложили императору (через Вильсона) удалить
графа Румянцева от должности и заявили, что всякая идущая из Петербурга мысль о
прекращении военных действий сочтена будет в армии не за действительное
выражение воли государя, а за злоумышленное иностранное внушение.
Александр I был до глубины
души возмущен этим, решительно отверг требования отставки Румянцева и вновь
подтвердил свое непоколебимое решение воевать: "лучше отращу себе бороду и
буду питаться картофелем в Сибири". Между тем, армия отступала, отступила
и с Бородинского поля, оставила Москву, немедленно занятую неприятелем. Паника
распространялась.
Страх проник, наконец, и во
дворец; императрица Мария Федоровна, Константин Павлович, Румянцев и Аракчеев
громко говорили о необходимости мира; Петербург спешно приготовлялся к вывозу
всего ценного. После Клястицкой победы кн. Витгенштейна Петербург
вздохнул свободнее; эта победа, сама по себе совсем не важная, надолго покрыла
лаврами ее героя - весьма посредственного генерала.
Двигаясь в глубь России,
занимая старинную ее столицу, Наполеон рассчитывал прежде всего на моральный
эффект, но вызвал только жажду мести.
После 6 октября (Тарутинский
бой) обстоятельства круто изменились. 14 октября Наполеон начал отступление:
неудача похода выяснилась. Хотя Кутузов, отчасти по стратегическим, отчасти по
своим политическим соображениям, преследовал наполеоновскую армию недостаточно
решительно, но лишь самые жалкие остатки ее достигли русской границы.
Теперь поднимался вопрос,
продолжать ли войну, или заключить почетный мир с Францией? Мнения разделились:
восторжествовало то, по которому заключить тогда же мир с Наполеоном значило бы
отказаться от всех понесенных жертв. Александр I был душою составившейся в 1813
году коалиции против Наполеона.
Много раз особые личные
свойства русского монарха спасали общее дело; большой дипломатический талант
императора развился вполне; по признанию историков, проявились и военные его
дарования. 19 марта 1814 года Александр I и прусский король вступили в Париж.
Победа над Наполеоном не завершила дела. Для осуществления своих планов
Александр I пришлось вести долгую дипломатическую кампанию со своими
союзниками, пришлось делить добычу.
Во время своего пребывания
во Франции в 1814 году Александр I безусловно проводит свои прежние идеи: по
отношению к Европе, особенно к Франции, он желает только обеспечить мир;
внутреннего устройства ее он не хочет касаться, полагая, что либеральные
учреждения, развитие и распространение либеральных идей - лучшее средство для
процветания страны. Вознаграждением России государь считал восстановление
Польши, соединенной унией с Россией. Он громко выражал уверенность, что
крепостное право будет уничтожено еще в его царствование. Если бы программа
Александр I была исполнена - это вознаградило бы Россию за все ее жертвы.
С самим Александр I в это
время происходит перемена. От природы мягкий, вдумчивый и мечтательный, он,
казалось бы, должен был быть человеком религиозным; но до 1812 года эта сторона
его жизни оставалась как бы заглушенной. В свое время он получил религиозное
образование от человека (протоиерей Самборский), который всем складом своей
души мог пробудить в своем воспитаннике религиозные чувства. Это, однако, не
было заметно: Александр I ходил в церковь, исполнял церковные обряды, говорил и
писал иногда о Промысле, о Провидении и только. Одним из последствий войны 1812
года было пробуждение в светском обществе религиозности на смену поверхностному
материализму и "вольтерианству" второй половины XVIII века. Александр
I также стал искать в религии поддержку и утешение.
С лета 1812 года он стал
ежедневно читать Библию, иногда вместе с императрицей; медаль, выбитая в память
двенадцатого года, имела надпись: "не нам, не нам, а имени Твоему".
Обет, данный Александр I выстроить в Москве храм Христа Спасителя, широкое
гостеприимство, оказанное государем английскому библейскому обществу, несколько
раньше сношения с масонами: вот первые показатели нового настроения Александра
I.
Сначала религиозное
настроение еще уживалось с либеральными идеями, но Александр I уже кажется, что
он - орудие Промысла. Робкий, неуверенный в себе, Александр I избрал систему
действий, в которую он верил; в годину несчастья он имел мужество отстаивать
свою систему при самых неблагоприятных обстоятельствах. Если бы он теперь
перенес свое счастье, как раньше переносил несчастье, он дал бы порабощенной
Европе и России свободу; освободительная война освежила и укрепила бы Россию.
Скоро, однако, стало
заметно, что Александр I - ум блестящий, но не глубокий и не самостоятельный. С
1814 года начинается постепенное падение Александра I. На Венском конгрессе
Александр I усиленно проводил свою программу, но в действиях его в Вене с
прежними политическими идеями уже переплетаются начала религиозные.
На свои отношения к
государям, тем более к Меттерниху, Талейрану, Александр I смотрел с
всепрощающей христианской точки зрения; но как государь, он не имел права
предавать забвению такие факты, как договор, заключенный против него (в феврале
1815) Австрией, Англией и Францией.
Во время второго похода в
Париже Александр I сблизился с известной баронессой Ю. Криденер. Прожитое с его
скорбями, горестями и радостями стало для Александр I греховным. Ему казалось,
что снисходительность его порождает распущенность, а за нею и другие пороки. Во
время вторичного пребывания в Париже русские войска неоднократно испытывали на
себе гнев государя. Он безмолвствовал при начавшихся казнях "белого
террора". В таком настроении Александр I пожелал, чтобы народы увидели,
как государи принимают верховную власть от Бога.
В 1815 году Александр I
возвратился в Россию, куда он приезжал еще в 1814 году, но ненадолго. Немногие
понимали, что подъем и сильные ощущения не продолжительны; что за днями,
полными одушевления, днями великих событий, потянется длинная цепь вялых,
холодных дней... В русских сердцах поднимался вопрос, что же даст государь
России? После Петра Александр I был первый русский царь, ездивший за границу.
Теперь народ совсем иначе относился к возвращению своего государя; но сам
Александр I возвращался в свое отечество не тем полным одушевления человеком,
которым покидал его. Он возвращался усталый, пресыщенный; три года, проведенные
в непрерывном напряжении, в решении мировых вопросов, его совершенно изменили;
его интересы остались за границей.
Он принял на себя поддержку
установленного порядка, борьбу против революции; он считал возможным всегда, когда
сочтет нужным, снова двинуть русскую армию за границу, и не сомневался в том,
что всегда будет располагать необходимыми для того средствами.
Всем этим уже предрешался
вопрос, может ли Россия получить конституцию. Заботы об армии и ее всегдашней
готовности должны были особенно привлекать внимание государя. Россия предстала
Александр I, в 1815 году, в печальнейшем виде. Даже недавно реформированные
высшие центральные органы управления не оправдали надежд императора. Он остался
недоволен комитетом министров, ибо раскрылись большие злоупотребления;
управляющий делами комитета Молчанов отдан был под суд, военный министр, князь
А.И. Горчаков - также.
Управление шло чрезвычайно
плохо - можно сказать, хуже, чем при Павле I. Отсутствие государя, неизвестность,
в которой находились многие министры, полномочия, данные местным властям, и
непосильные задачи, возложенные на них по сбору налогов на военные дела, - все
это привело к полному разгрому местного управления.
Неисполнение сенатских
указов, накопление недоимок, произвольные аресты граждан, жестокие (до смерти)
наказания в местах заключений, взятки, продажа казенных имуществ, ябедничество,
отдача откупов без торгов, корчемство, контрабанда, даже подделка ассигнаций,
пристанодержательство, - таковы были язвы русской жизни. Еще более печальные
дела открылись при многочисленных крестьянских волнениях; крестьянские жалобы
того времени дают яркую картину полного произвола и жестокости.
Александр I искренне хотел
искоренить зло, разъедавшее русскую жизнь; не собираясь лично заниматься
текущими делами, он оставил комитет министров в том положении, которое было
дано ему в 1812 году ввиду отъезда государя за границу, - но отдал его под
надзор графу Аракчееву. Положения комитета докладывались государю графом Аракчеевым;
значение последнего чрезвычайно возросло, так как всеподданнейшие доклады
министров сократились. У государя не было времени читать журналы комитета; для
него составлялись особые краткие мемории, на которых Аракчеев часто излагал
свои заключения и примечания к пожеланиям комитета.
Решения государя почти
всегда совпадали с мнениями Аракчеева. Аракчеев стал временщиком; на него
Александр I сложил текущие дела, оставив себе только главное руководство.
Однако, Аракчеев был только
исполнителем; прежние приближенные Александр I (неофициальный комитет,
Сперанский) разрабатывали с ним вместе все планы, теперь советник Александр I
больше не нужен, у него есть своя программа. Он все еще продолжает верить, что
либеральные учреждения, "коих священные начала смешивают с разрушительными
учениями, не суть мечта". Он продолжает обдумывать конституционные планы.
В Польше он сделал опыт,
может ли он, не изменяя своим намерениям, распространить на Россию данное
Польше политическое устройство. Россию предполагалось разделить на
наместничества (что было тем легче, так как почти все губернии Европейской
России были собраны в отдельные генерал-губернаторства); в каждом
наместничестве должен быть свой сейм, собирающийся раз в 3 года; общий
государственный сейм или государственная дума собирается раз в 5 лет. Как
местные, так и общий сейм - двупалатные: верхнюю палату в общем сейме образует
Сенат, а нижнюю - посольская земская изба. Сенаторы - по назначению, в
посольскую палату население (дворяне и горожане) избирают положенное число лиц,
две трети коих утверждаются государем в звании послов. Местные сеймы избирают
из своей среды известное число депутатов в государственный сейм; половину
избранных государь утверждает для присутствования в государственном сейме.
Государь - единственный источник всякой власти, но сейм содействует
законодательной власти государя.
Приступлено было к
образованию наместничеств, на первый раз из пяти великорусских губерний;
наместником был назначен Балашов. Речь, произнесенная Александром I в 1818 году,
при открытии польского сейма, произвела сильнейшее впечатление; но Россия ее не
услышала, а только подслушала, что ее хотят наградить конституциею.
Политическим идеям Александр
I не противоречило усиленное насаждение в эти годы военных поселений. Идея военных
поселений не была новой; выдуманы они не Александр I и не Аракчеевым; в России,
в продолжение всего XVIII века, были поселенные войска, вплоть до деятельности
Потемкина в Новороссии.
Многие причин выдвинули
снова этот вопрос: грустное положение солдата, после 25-летней службы
остававшегося без всяких средств к пропитанию; тяжелое положение его же во
время прохождения службы, что доказывалось и огромным процентом больных в
армии, и постоянными побегами; невеселое положение офицеров армейских полков, рассеянных
по трущобам и медвежьим углам, без общества, без развлечений, без книг, и
быстро опускавшихся нравственно.
Ко всему этому прибавлялись
и соображения бюджетные. Во время наполеоновских войн русская армия достигла
небывалых размеров: в 1812 - 15 годах - до 1 237 000 человек, что, при
наличности податного населения в 15 800 000 человек, составляло, вероятно,
четвертую часть населения в возрасте 15 - 35 лет. К 1826 году в армии числилось
884 000 человек; сокращение армии не входило в расчеты Александр I; оставалось,
следовательно, изыскать новые способы содержания войска.
Не могла удовлетворять
такого военного человека, каким был Александр I, и система комплектования
армии: больше половины рекрутов поступало от помещиков, которые, конечно,
старались отдавать не лучших крестьян.
Каждая часть имела свой
поселенческий округ, крестьяне которого переходили в военные поселения; с этого
момента прекращалось их право распоряжаться судьбою своих детей; сыновья
становились военными кантонистами: до семи лет они проживали у родителей, с
восьмого посещали школу, с двенадцати лет уже большую часть времени проводили в
школе, а с восемнадцати лет поступали в резервные части. Тем не менее, идея
военных поселений совершено ошибочна, ибо с течением времени армия совершенно
отделилась бы от народа, и военные поселения обратилась бы в лагеря
завоевателей в покоренной стране.
Проведение в жизнь идеи
военных поселений Александр I поручил Аракчееву. В военные поселения перешли
138 батальонов, 240 эскадронов и некоторые другие части; в поселенных округах
считалось 150 тысяч нижних чинов и 17 тысяч лошадей, 76 тысяч инвалидов, 154
тысячи кантонистов; всего населения (с крестьянами) было под управлением
Аракчеева почти 750 тысяч душ.
Финансовую сторону этого
предприятия можно считать даже блестящей: израсходовано было на военные
поселения лишь 18 миллионов рублей, и к 1825 году собран был даже особый
капитал в 30 миллионов рублей, вполне обеспечивавший дальнейшее развитие дела.
В счет расходов не входит цена земли, отведенной под поселения (почти 2 400 000
десятин - в губерниях: Новгородской, Харьковской, Херсонской, отчасти в
Могилевской), но ценность этой земли от пользования ее военными поселениями
увеличилась. Затем, к устройству военных поселений применен был солдатский
труд, который переложить на деньги невозможно. Но что было прекрасно в теории -
на практике оказалось очень тяжелым и возмутительным; регламентация труда и
самой жизни возмущала всех, кто соприкасался с военными поселениями, особенно
тех, кто терпел от власти Аракчеева, человека хотя и безусловно честного и этим
выделявшегося среди моря тогдашних взяточников, но жестокого и совершенно
бездушного, смотревшего на людей как на автоматов. Его система получила
название "аракчеевщины", и жуткая память о ней надолго сохранилась в
русском народе; в обществе же и тогда военные поселения сравнивали с лошадью,
которой прибавляют дачу овса на гарнец, чтобы взвалить лишних 20 пудов; в конце
старались убавить и гарнец, - авось, довезет и без него.
Положение помещичьих
крестьян Александр I не удалось улучшить, несмотря на все его стремление к
этому. Он обсуждал крестьянский вопрос порою весьма тщательно, всегда сознавал
несправедливость крепостного права; но вопросы, как освободить крестьян, с
землею или без земли, и как достигнуть того, чтобы не восстановить против себя
дворянства, не поддавались решению и заставляли его медлить. Ему подсказывали,
что недовольство народной толпы опаснее возмущения дворянства; но народная
масса стояла далеко, и, разделенная на множество миров, только изредка подавала
голос, - а дворянство тесною толпою окружало трон, и голос его всегда был
слышен царю.
Надежда на добровольный
отказ дворянства от права владеть людьми вскоре была оставлена: число уволенных
крепостных по закону 1803 года достигло только 50 тысяч душ. Никого в
крепостные Александр I вновь не обращал, раздачу людей в награду за службу
прекратил; при нем строжайше наблюдалось правило, что свободный человек не
может стать предметом частного владения. Александр I удалось добиться освобождения
крестьян в прибалтийских губерниях; это был первый опыт освобождения
значительного числа крепостных - и опыт неудовлетворительный. Частые войны не
только отвлекали Александр I вообще от внутренних реформ, но мешали
освобождению крестьян еще тем участием, которое дворяне всегда принимали в
войнах; с необыкновенной силой Александр I почувствовал это в 1814 году, когда
подписывал благодарственный манифест русскому народу.
Закон 1803 года обставил
увольнение крестьян большими формальностями, но помещики сравнительно нередко
их не соблюдали, увольняя крестьян по домашним завещаниям, иногда просто по
устным сделкам. Такие акты, обнаруживавшиеся обыкновенно уже после смерти
помещика, вели к тяжбам и спорам с наследниками. Александр I почти всегда брал
сторону крестьян; в 1813 году в особой комиссии, а потом в комитете министров
рассматривался целый ряд таких дел; когда находили невозможным отказать
наследникам в их законных требованиях, Александр I приказывал вступать через
генерал-губернаторов в частные сношения с наследниками, дабы оставить крестьян
свободными.
Унизительный обычай
продавать крестьян без земли, который так возмущал Александр I, был в его
царствование, однако, даже узаконен указом 28 октября 1808 года о крепостных
пошлинах - яркий пример обманутого доверия государя. Вследствие крестьянских
волнений Александр I повелел, чтобы приговоры, которыми присуждалось к
наказанию более 9 лиц, шедшие через Сенат, были ему докладываемы, и часто
смягчал наказания, проявляя почти всегда большую, сравнительно с Сенатом,
строгость к помещикам, приказывая иногда брать имения их в опеку и т.п.
В общем Александр I не так
настойчиво занимался внутренними реформами. Ему, повелителю не только России,
но и всей Европы, не страшны заговоры, не страшно и недовольство страны. Но
такое настроение продолжалось недолго. Думали, что по удалении Бонапарта
настанет время покоя и мира. Мира, однако, не было в Европе, не было и внутри
России.
Одну из светлых сторон
деятельности Александр I составляли заботы о просвещении России. Ученик Лагарпа
справедливо придавал огромное значение делу просвещения и склонен был считать
министра народного просвещения едва ли не важнейшим из министров. Он
намеревался покрыть Россию целой сетью учебных заведений, которые последовательно
вели бы учащегося "от азбуки к университету": сеть эту должны были
составить: приходские училища (одно, по крайней мере, на два прихода), уездные,
губернские (гимназии) и университеты. В первые годы своего царствования
Александр I даже высчитывал, через сколько лет вся Россия будет грамотна.
Низший разряд училищ не был обеспечен от казны; на высшие разряды в начале
царствования тратилось около 1,2 миллиона рублей, т. е. из 90 миллионов общего
расхода около 1,3%; в конце царствования около 8,6 миллионов рублей при 413
миллионах рублей, т.е. около 2% всего расходного бюджета. До Александр I в
России было два университета (в Москве и Дерпте); вновь при нем открыты в
Харькове, в Казани и в Петербурге; преобразован или вновь открыт целый ряд
специальных высших заведений - лицеев.
Правда, в университетах
сначала не хватало профессоров, и было совсем мало студентов, но это с течением
времени сглаживалось. Черные дни настали для университетов только с 1812 года,
когда правительство дорожило всякой копейкой. Сначала все учебные заведения
отличались своим светским характером и всесословностью. Но, когда государя
охватило мистическое настроение, это сказалось и на участи учебного дела; он
решил тесным образом соединить веру и знание, "дабы христианское благочестие
всегда было основанием истинного просвещения". Видимым знаком нового
направления было образование соединенного министерства духовных дел и народного
просвещения.
Свою политику последних лет
Александр I построил на грубом силлогизме: всякая революция есть война и
завоевание; следовательно, надо бороться с революцией, где бы она ни
начиналась. Победой своей над Наполеоном Александр I и его союзники больше
всего были обязаны живому чувству народности, проявившемуся благодаря
французской революции и с особой силой вспыхнувшему в 1812 - 14 годах,
вследствие тирании Наполеона.
Теперь Александр I, не
разобравшись в причинах успеха, направлял оружие против главного союзника
своего и тем разрушал свою силу. В образованном обществе многие это понимали и
негодовали на царя, который "из России делал страшилище народов",
который стремился всюду, но только не "к туманным берегам печальной родины
своей". Еще в Аахене, в 1818 году, Александр I играл роль величественного
государя, решал вопросы сообразно своим намерениям; но в Троппау, явно
отрекаясь от своего славного прошлого, он уже принимает меры против испанцев,
смущен семеновской историей и видит движение против себя в России; в Лайбахе он
совсем готов двинуть русские войска против пьемонтцев, в Вероне он почти
сдается на происки Меттерниха. Только в греческом деле народная струя оказала
на него некоторое влияние. Трактат 1812 года (Бухарестский) различно толковался
Россией и Турцией.
Как только окончание борьбы
с Наполеоном позволило Александр I вздохнуть свободно, уполномоченные его в
Константинополе начали настаивать на признании своего толкования. Спор
разгорелся, когда вспыхнуло греческое восстание, и чисто русское дело
переплелось в глазах турок с греческим. Александр I проявил большое
дипломатическое искусство: не желая рисковать своей армией - ибо, не сомневаясь
в конечной победе, он имел основания думать, что война затянется, и что это
произведет в Европе невыгодное для русских войск впечатление, - он хотел
получить от Европы мандат и двинуться с австрийскими и русскими войсками в
Турцию. Когда это ему не удалось, он решился один воевать с Турцией и деятельно
стал готовиться к этой войне.
Внутри России последние годы
царствования Александр I представляют картину медленного увядания. Никогда
Александр I так много не ездил, так часто не отсутствовал из России, как
теперь. Не было, кажется, в России человека, который не жаловался бы на это:
острили, что государь управляет Россией из почтовой коляски; жаловались, что
государю было дело до всего, только не до того, что происходит в России. Эти
жалобы доходили до императрицы Елизаветы Алексеевны и преданных Александр I
генералов (Закревского,
например) и немало их смущали.
Масса дел оставалась
нерешенною, отлагалась до приезда государя; нарождались тайные общества. Еще в
1816 году открылось (по случаю перехода одной волости под военные поселения),
что, вопреки убеждению государя и правительства, никаких продовольственных
запасов нет. Пока рассуждали, как поставить продовольственное дело, собирать ли
запасы натурою или деньгами, в 1820 году открылся голод, сначала в Черниговской
губернии; в 1821 году голодало уже 15 губерний; большинство помещиков
отказывалось прокармливать своих крестьян; люди примешивали к хлебу
всевозможные суррогаты, едва держались на ногах, пухли, хворали и умирали. Все
это создавало благоприятную почву для волнений, для пробуждения серьезного
недовольства. И личная жизнь Александр I в последние годы протекала мрачно; дух
его был не всегда спокоен, общество часто его тяготило.
С 1818 года (17 апреля),
когда у великого князя Николая
Павловича и супруги его Александры
Федоровны родился сын Александр,
положение в царской семье изменилось. И теперь рождением маленького Александра
обрадована была больше всех бабка его, императрица Мария Федоровна. С этого
момента Николай Павлович и Александра Федоровна становятся ее детьми по
преимуществу. До сих пор она противилась постоянным настояниям Константина
Павловича о разводе его с Анной Федоровной; теперь она круто изменила свое
мнение и согласилась на развод. Причины этой перемены ясны: императрица хочет
видеть Николая, а потом внука на престоле. Насколько это радовало Марию
Федоровну, настолько же огорчало Елизавету Алексеевну; ее письма к матери
наполнены в эти годы довольно резкими выходками против Николая Павловича и его
супруги, а отчасти и против Марии Федоровны: по словам Елизаветы Алексеевны
Александр I разделял ее мнение о Николае.
Известным актом Александр I
и Мария Федоровна признали отречение Константина Павловича, и Александр I
назначил своим преемником Николая; конечно, некоторое свое нерасположение к
характеру Николая Александр I подавил в себе соображениями государственными.
Елизавета Алексеевна после смерти Александр I писала своей матери, что она
знала об отречении Константина, но думала, что он возьмет его назад.
Полагают, что истинный
характер этих актов был от нее скрыт. Александр I очень сблизился с женою в
последние годы и, конечно, по своей деликатности, видя ее угасающую жизнь, не
открывал ей того, что неприятно поразило бы ее; быть может, это одна из причин того,
что отречение Константина не было обнародовано. 1 сентября 1825 года Александр
I в последний раз покинул Петербург. Смерть постигла его в Таганроге, почти на
границе Азии.
При расставании с жизнью
проявились опять лучшие стороны его характера. Он заботливо ухаживал за женою,
жил в Таганроге чрезвычайно просто, гуляя по утрам и подолгу беседуя даже с
темными людьми, бродягами. Смертельную болезнь схватил он, может быть, оттого,
что долго вечером стоял в одном сюртуке, не показывая виду, что озяб; тогда как
слуга, который вез ему шинель, по недоразумению с экипажем стал не в указанном
месте, сам от холода закутался в шинель и заснул под экипажем, а государь
прозяб, но не рассердился. Терпеливо он переносил мучения, полулежа на кушетке,
все время наблюдая, чтобы за ним ухаживали как можно меньше.
19 ноября 1825 года его не
стало. "Незримый путешественник", как называли его при жизни, умер
так, что многие долго не верили его смерти и полагали, что он скрылся,
таинственно исчез... В ряду русских государей Александр I занимает высокое
место: он принадлежит не только русской, но и всемирной истории.
Нельзя излагать и внешней, и
внутренней истории многих европейских государств того времени (Пруссии,
Австрии, Германского союза, Франции) без обращения к личности этого монарха. Он
не удержался на достигнутой его народом высоте, его не называют великим, но имя
"Благословенного" долго держалось в памяти народной. Державин был
прав в своем предсказании: Александр I на престоле остался человеком; в нем не
было самомнения, самоуверенности, столь частых в его положении: он весь был
сомнение и колебание. В области религии Александр I всю вторую половину жизни
искал истины; отличаясь веротерпимостью, он с полным уважением относился и к
православным монахам, особенно отшельникам, и к квакерам, и к католическим
ксендзам, и ко всем сектантам. В области свободы гражданской он не уничтожил
крепостного права, но первый положил конец распространению этого уродливого
явления русской жизни и продолжал начатое отцом его вмешательство
государственной власти в отношения между помещиками и крестьянами. В области
свободы политической он в первую половину царствования искренне хотел дать ее
русскому народу, во вторую только иногда говорил об этом; во всяком случае, он
много содействовал развитию либеральных идей в России. –
